Вот так всё заканчивается, на самом деле. Не в четырнадцать с половиной, не в пятнадцать с половиной, не в восемнадцать, конечно (в восемнадцать и не думала, что когда-то закончится, что бы ни говорила). Не бесконечными депрессивными неделями, которые растягиваются, мажут черным; не в восемь утра по брисбанскому времени и час по московскому; не тогда, когда ты ещё любишь. Пока любишь - вытянешь любую ноту, из-под земли достанешь, околдуешь, приворожишь, что там ещё. Ночами спать не будут, с чужими засыпать не смогут, на лестнице будут встречать - и к ногам падать.
Всё кончается вот прямо сейчас. Пока я это пишу. Пока ты спишь, такой красивый и родной, что посмотреть страшно, ни то, что в глаза, - на веки взглянуть не решаюсь.
Столько стихов, мое Солнце, столько правды. Столько веры, столько сил, столько будущего, несбывшегося, несбыточного. Как же хочется вопить "Я люблю тебя! Я люблю тебя!", хочется встречаться на лестнице, щелкать зажигалкой в иступлении, глотать слезы, просить прощения, заваривать чай. Сколько было слов, сколько смеха, нам ведь весело было - помнишь, как весело. Куда всё это, как вода сквозь пальцы. Руки холодные, сигарета бесчетная.
Очень хочется быть одной, говорю, - как вектор последних трех месяцев.
Как не хочется быть убийцей, говорю, не хочется убивать!
Так ведь человек не статика, говорю, человек - динамика.
Вселенная будто сама толкает, говорю.
Нельзя просто уходить, говорю, - надо ведь дела грязные подделать, убраться, раковину починить, оставить денег, сводить в ресторан, объяснить всё, по полочкам разложить, даже любовью заняться - на прощание. И вот тебе сразу всё: и уборка вынужденная, и раковина чинится завтра, ещё и трубу поменяли. Зарплату скоро дадут. Словно по заказу.
Ещё хоть чуть-чуть бы вытянуть. Страшно-то как, батюшки.