Москва, говорят, никогда не спит - только дремлет - часа в четыре, в пять утра, устав наконец, остыв, окунувшись в забытие. Оказывается вдруг моложе и беззащитнее, благодаря необычной расслабленности черт: её "детскость", провинциальность даже, проступают неожиданно - в округлости щеки, в приоткрытых губах и едва заметном блеске у кромки рта; в первом птичьем щебете. Ты выходишь послушать его на балкон и застаёшь её спящей - в неловкой позе, в одежде, колачиком свернушуюся в кресле. Воздух - холодный - прозрачнее обыкновенного; спится в нём удивительно хорошо. Хочется укрыть её - кофтой, пледом, - чтоб не зябла; чтобы ещё поспала, пока не рассветет, пока не потянутся к метро первые пешеходы.

Это же дневник, в конце-то концов.
Что же я в нем не пишу?